И вдруг ничего нельзя. Сиди с бестолковыми и беспомощными детьми за забором прииска, под стеной лиственничного сарая, где нет ничего, кроме пыльной травы, миски с неинтересной едой, недоумевающего мужа и бесконечных забот!..

И в один прекрасный день Принцесса решила – хватит с нее. Пусть этот самый муж разбирается как знает, а ее жизнь еще не кончилась! Она еще молода и прекрасна! Ей хочется жить весело и интересно, как любой принцессе.

И она стала… уходить в тайгу. Поначалу одна, потом присмотрела себе компаньона из собак попроще, и закрутилось, и понеслось!.. Ее пытались привязывать, но привязывать северных собак – дело гиблое, они все равно уйдут, хоть на пудовую цепь посади. Ее пытались запирать, но она поднимала такой шум, что на прииске никто не мог спать. Она рычала на детей, швыряла их, раздражалась. Она и на Императора рычала – это он ведь во всем виноват! Он устроил ей такую каторгу вместо прежней прекрасной жизни!..

Император понимал только одно – детей нужно спасать, покуда супруга шарится по тайге! И он стал спасать детей. Сам, один, других собак он к своей семье не подпускал. Нет, молоком из младенческих бутылок их кормили, конечно, Наташка с Надей, за бутылками Юра ездил в Магадан, не слишком далеко, километров шестьсот по тракту. Император делал все остальное: укачивал, ухаживал, убирал, вылизывал, выкусывал, наподдавал по круглым поросячьим задницам, чтоб вели себя прилично. Повел на первую прогулку – дети дошли почти до бани на берегу, а самый храбрый и самый похожий на отца даже в камыши залез сдуру, отец кинулся и вытащил за шкирку.

Супруга прибегала поначалу раз в день, потом реже, презрительно оглядывала щенячью кутерьму и блаженно валилась отдыхать. Император сидел, выпрямив гордую спину, караулил ее сон. Когда она просыпалась, он пытался показывать детей – подросли, поумнели и уже не требуют бесконечных усилий, но ей было все равно. В конце концов она переселилась к другим собакам, где было весело, где радостно скакал ее беззаботный компаньон, и больше за загородку не приходила.

Юра, хозяин прииска, замучился просто. Как помочь?.. Да и примет ли Император помощь?.. И все приисковые замучились тоже.

Тогда Юра сел в машину, поехал в Усть-Омчуг и привез оттуда Юту. Никаких не королевских кровей. Особенной красоты тоже никакой. Так, девочка и девочка.

Юта прибыла, осмотрелась, обежала территорию, в тайгу тоже сбегала, ненадолго. Потом зашла за загородку и обнаружила императорскую семью. Император как раз мыл детей после обеда. Прииск затаил дыхание. Выгонит или нет?.. Юта некоторое время наблюдала, потом решительно отстранила ошеломленного Императора от неподобающего занятия, перемыла детей, тому, самому резвому, наподдала по заднице, уложила всех спать, сама пристроилась рядом, но глаз не сомкнула. Через некоторое время разбудила, умыла, построила и повела к сопке, на разнотравье, витаминов поесть. Император следовал за ними издалека.

На прииске никто не работал, все ждали.

К вечеру Юта привела детей домой, воспоследовали процедуры укладывания и наподдавания по задницам, велела всем спать и сама улеглась. Настороженный Император устроился в некотором отдалении.

Утром, ледяным, хрустальным августовским колымским утром Юты в загородке не оказалось. Все наблюдали, у всех в это время нашлись неотложные дела как раз рядышком. «Не везет мужику», – со вздохом заметил кто-то из старателей. И тут прибежала запыхавшаяся Юта. Она бегала в тайгу за угощением для Императора. И когда она положила перед ним дохлую мышь, по-моему, он заплакал, несмотря на то что Император.

Императорские наследники тоже претендовали на мышь, но отец их разогнал. Подарок предназначался только ему.

Евгения Михайлова

Сиделка

Алевтина была человеком, неприятным во всех отношениях. На этом тему можно было бы и закрыть. Для Надежды, дамы общительной, но крайне избирательной, это значило только одно: доброе поверхностное общение и полный внутренний игнор.

Они встречались между своими дворами иногда не один раз в день, потому что у обеих были собаки. Надя издалека готовила самую дежурную свою улыбку, яркие голубые глаза ее никогда не подводили: они смотрели на любого собеседника искренне и участливо, что бы ни испытывала их владелица к разным людям.

«Привет, дорогая. Как дела? Как ты изумительно выглядишь», – звучало всегда тепло и свежо, за что Надю все и любили.

А правая нога уже делала шаг вперед, чтобы Аля успела только поздороваться, а ее нескончаемое нытье про здоровье, про сплошные неприятности и сплетни злых соседей уже не догоняло Надю.

Это никого не обижало: все знали, что Надя очень занятой человек, несмотря на то что она домохозяйка. Но она считала своим долгом поставить на высокий профессиональный уровень заботу о доме, о своем очень умном, молчаливом муже с какой-то секретной работой, взрослом сыне, которому при такой маме вовсе не хотелось быть взрослым, и, конечно, о крупной, меховой и белой собаке Машке, самом благодарном члене Надиной семьи. С красивой Машкиной морды не сходила счастливая собачья улыбка.

Вот тут и была зацепка, помеха, которая мешала Надежде легко проскочить контакт с недоброй, скрытной, часто откровенно лживой Алевтиной. Проще всего было не замечать вечные дрязги Али с другими людьми, поминальник ее диковинных, не существующих в природе болезней. Но невозможно отмахнуться от печальной участи ее собаки Динки. Можно далеко отодвинуться от очевидности, но внутри себя такую тему не закроешь. Плохо живется собаке рядом с человеком, который может думать только о себе, о том, как покормить себя, полечить, порадовать, а на собаку жалко не то что лишнюю копейку потратить, взгляда и слова нормального жалко.

Все знали, что Алевтина просто загоняла Динку под диван, чтобы не тревожила, где та и проводила свои такие одинокие и такие тяжелые дни и ночи. Только ради Динки Надя иногда и вступала с ее хозяйкой в подробный разговор, который быстро перерастал в полемику, а обрывался за секунду до откровенных обличений, обвинений, окончательного Надиного приговора вредной и подлой сути Алевтины.

Все это Надя договаривала уже про себя, на ходу, иногда сдерживая злые слезы.

Говорила себе: «Надо что-то делать» и понимала, что это тот случай, когда что-то изменить невозможно. Алевтина была человек-кремень. Такой черствый, непрошибаемый и тупой кремень. Так Надя и пробегала мимо нее, как мимо кирпича, с которым необходимо здороваться, но всегда оставалась царапинка в душе, оставленная темным и тоскливым взглядом Динки.

Казалось, такое положение вещей может длиться сколь угодно долго. Надя крепко держала свой дом и благополучие близких. А у Али все не менее крепко держалось на деньгах дочери, настоящей американской миллионерши. И вдруг, после одного нелепого, почти смешного случая события понеслись стремительно, как лифт, сорвавшись с тормозов, летит в шахту.

А случай был такой. Алевтина с собакой пришла на площадку нормальным шагом, а на обратном пути пожаловалась соседке, что ей стало страшно ходить. На следующий день она вдруг засеменила меленькими шажками, иногда задумываясь, как будто вспоминала, как это вообще делалось. Сначала все, включая ее бесконечных врачей, решили, что речь об очередной симуляции.

Потом шутить расхотелось. Болезни не находили, а человек переставал ходить.

«А у человека собака», – застучала мысль в голове Нади.

«Давайте что-то делать», – хватала Надя знакомых.

– А что тут можно сделать? Это же Алевтина, ты же ее знаешь. Она просто жалуется всем, а с любой помощью грубо пошлет. Она же никому не доверяет.

Так примерно все и реагировали на призывы Нади, и это была не черствость, а беспощадная правда. Так примерно и вышло, когда Аля стала падать рядом со своим подъездом, соседка ее подхватила, привела вместе с собакой к квартире, хотела войти, помочь, вызвать «Скорую», но у Али хватило сил ее вытолкать и действительно послать. Никто на этот раз не обиделся, нашли телефон родственника Алевтины, который приехал с ключом от квартиры.